Покоритель Карса из Лужского уезда

Покоритель Карса
из Лужского уезда

В следующем году исполнится сто сорок  пять лет со дня кончины выдающегося российского политического деятеля и военачальника Николая Николаевича Муравьёва (1794 – 1866 гг.), имя которого тесно связано с Лужским краем. Нельзя сказать, что эта незаурядная личность отечественной истории осталась без внимания исследователей. Однако у ряда историков, поставивших беспристрастную науку в зависимость от сиюминутных политических установок, образ Н.Н. Муравьёва выглядит сильно искаженным из-за навязывания несвойственных ему взглядов и идей, что имело своим итогом провозглашение этого крепкого русского патриота и государственника чуть ли не теоретиком-основателем декабристского движения.

Первым, кто попытался дать описание дел и судьбы этой личности, исходя из её якобы революционных устремлений, был писатель-документалист Н.А. Задонский, перу которого принадлежит повествование «Жизнь Муравьёва», выходившее под различными названиями (одно из них «Горы и звезды») многотысячными тиражами в 70-ые – 80-ые годы XXвека. Вот как начинает свой роман автор: «Самые ранние детские воспоминания Николушки Муравьева, как звали его родные, связывались с отцовской родовой деревенькой Сырец. Расположенная недалеко от города Луги в болотистой низменной местности, захудалая неприглядная эта вотчина, насчитывавшая всего три десятка дворов, совершенно оправдывала своё название. Мокротой отдавало тут всюду, лужи на дорогах не просыхали и летом. В господском доме чуть ли не весь год в комнатах ощущалась сырость. Кругом тоже ничего не привлекало. Поля, да болота, да овраги, да низкорослые берёзки на погостах. Окрестные помещики славились поразительным невежеством, проводили время праздно, процветали картёжная игра и пьяный разгул, вечные распри, ссоры и сплетни».

Ну что сказать, читая такие описания лужской природы? Видимо, автор, никогда не бывавший в наших краях, просто освежил в своей памяти гоголевские «Мёртвые души» и перенёс «плюшкинские места» в места лужские. И невдомёк ему было, что Сырец назван так по большому числу чистейших родников, вытекающих из земли в этом месте. Да и весь остальной «природный антураж», по описанию Н.А. Задонского, более похож на Карелию, нежели на наш «Крым на Севере», как именовали уже в XIX веке лужские края. А ведь что стоило автору, кстати, одним из первых исследовавшему неопубликованный архив Н.Н. Муравьёва, заглянуть в воспоминания С.Д. Шереметева, так описавшего Сырец тех времён: «Сырецкий дом с виду небольшой, но поместительный, на нём лежит какой-то особый отпечаток прошлого. Комнаты обшиты деревом, на стенах портреты. Местоположение живописное. Сад расположен по скату к большому пруду, около усадьбы большой фруктовый сад, за которым берёзовая роща, славящаяся грибами». Воистину действительность превосходит все мрачные фантазии автора, назвавшего свой роман «документальной исторической хроникой» (?!) Не думаю, что всех братьев Муравьёвых – Николая, Александра и Михаила тянуло бы из Москвы, в которую семья перебралась в 1801 г., в места детства, если бы они соответствовали описанию Задонского. Однако же в 1812 г., перед отъездом в армию, они побывали в Сырце, оставив рукой Александра трогательные строки в дневнике: «Захотелось нам посетить… отцовское имение Сырец, лежащее по пути, в 15 верстах от Луги. Мы пробыли там три дня и посетили соседа Петра Семёновича Муравьёва в деревне Родгостицы, в четырёх верстах от Сырца. В Сырцах осматривали все памятники нашего младенчества».

Впрочем, оставим на совести автора процитированные и другие ляпы, ибо речь здесь пойдёт не о Задонском и его романе-хронике, а о самом Н.Н. Муравьёве. И всё же откуда у некоторых историков появилось мнение о том, что Николай Муравьёв примыкал к преддекабристскому движению? Речь идёт о весьма вольной трактовке следующего факта из его биографии.

Будущий полководец, в свои пятнадцать лет, загорелся желанием создать вместе с товарищами «государство всеобщего равенства людей»… на острове Сахалин. Была даже придумана одежда для создателей «нового государства»: синие шаровары, куртка и пояс с кинжалом, а на груди две параллельные полоски из меди в знак равенства. Своё выдуманное государство недоросли назвали «Чока» и использовали это слово как пароль. И вот на этой основе маститый историк академик Милица Васильевна Нечкина в фундаментальном труде «Движение декабристов», писала: «Налицо было стремление усвоить развитые формы общественной организации. Кружок русских энтузиастов мечтал о том, чтобы создать истинных граждан из жителей далёкого Сахалина. Из всего видно, что общество было тайным». Что же касается автора этого очерка, то он думает, что речь шла об известном периоде в становлении личности, когда хочется объединиться со сверстниками в какую-то тайную организацию и пуститься то-ли на поиски сокровищ, то-ли устремиться за ещё неведомым идеалом. Кстати, всё это было хорошо изображено ещё А.П. Чеховым в рассказе «Мальчики». Так ведь и чеховского Чечевицина, начитавшегося приключенческих романов и собиравшегося прямиком в Америку, можно объявить «борцом за права индейцев».

«Гроза двенадцатого года» стала водоразделом для дворянской молодёжи. В отличие от некоторых своих сверстников, дошедших до Франции в войсках антинаполеоновской коалиции и идеализировавших порядки, царившие в стране-завоевательнице, Николай Муравьёв записал в своём дневнике: «Я не встретил во Франции того, чего ожидал. Жители были бедны, необходительны и ленивы. Француз в состоянии просидеть целые сутки у огня без всякого занятия. Скряжничество здесь доходит до крайней степени; нечистота же отвратительная, как у богатых, так и у бедных людей. Народ вообще мало образован, немногие знают грамоте, и то нетвердо и неправильно пишут, даже городские жители. Многие, кроме своего селения, ничего не знают, не знают местности и дорог далее пяти вёрст от своего жилища. Дома поселян выстроены мазанками без полов. Я спрашивал, где та очаровательная Франция, о которой нам гувернёры говорили, и меня обнадёживали тем, что впереди будет, но мы продвигались вперёд и везде видели то же самое». Как эти слова разнятся со словами тех русских офицеров, которые проникнувшись внешне красивыми масонскими идеями, составили основу тайных заговорщицких организаций.

Судьба Николая Муравьёва сложилась так, что он постоянно находился в центре важнейших событий истории России первой половины XIX в. Отбыв в 1817 г. в чине штабс-капитана с посольством генерала А.П. Ермолова в Персию, Муравьёв совершил полную опасностей и приключений поездку в Хиву, следствием которой явилась написанная им книга «Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819—1820 гг»., не утратившая своей познавательной ценности и сегодня. В 20-ых годах позапрошлого столетия ему пришлось принять участие в русско-иранской и русско-турецкой войнах и отличиться при штурме крепостей Тавриз, Ахалцых и Эрзерум. Император Николай I, уважавший Н.Н. Муравьёва за прямодушие и отсутствие низкопоклонства перед кем бы то ни было, не раз поручал ему защищать интересы России не только на полях сражений, но и в «тихих дипломатических войнах». Так, во время турецко-египетского конфликта, полководец выполнял сложнейшую миссию в Александрии и Константинополе, добившись заключения Ункяр-Искелесийского договора. Ясно, что у такого человека всегда были завистники и недоброжелатели, нашёптывавшие императору о переписке Николая Муравьёва со своим братом Александром, сосланным в Сибирь после событий 1825 г. В отношении этого факта замечу, что Николай Муравьёв действительно никогда не отрекался от своего брата, отошедшего от тайных обществ ещё в 1819 г. и сосланного без лишения чинов и дворянства. Так же как и Николай, Александр стал одним из выдающихся политических деятелей николаевской России, возглавлял Вятскую и Архангельскую губернии, а в 1851 г. вернулся в Генеральный штаб в чине генерал-лейтенанта, догнав по чинам и званиям своего брата.

Однако всё это как бы предыстория. «Звездный час» наступил для Николая Муравьёва во время событий Крымской войны (1853-1856 гг.). Напомню, что эта война разворачивалась на двух театрах боевых действий. И если об обороне Севастополя и подвигах его защитников читатели помнят из «Севастопольских рассказов» Л.Н. Толстого, то о военных действиях на границе России и Турции, у стен крепости Карс, знают немногие.

Крепость Карс считалась твердыней Оттоманской Порты, как именовалась тогда Турция. Крепостная линия, состоявшая из редутов и окопов протяжённостью более пяти километров, - впечатляла. Крепостной гарнизон состоял из тридцати трёх тысяч человек, на вооружении которых находились современная европейская артиллерия. Защитников Карса номинально возглавлял Вассиф-паша, а на самом деле – английский военный советник Вильямс, предусмотревший всё - от четырёхмесячного запаса продовольствия до отходных путей.

Вот против такого сильного противника 24 мая 1855 г. повёл войска Отдельного Кавказского корпуса генерал от инфантерии Н.Н. Муравьёв, назначенный ещё при жизни императора Николая I наместником на Кавказе. Своей задачей полководец видел следующее: посредством регулярной осады крепости истощить вражеский гарнизон и взять Карс генеральным штурмом. Первая задача выполнялась с 18 июня 1855 г. по 17 сентября того же года. На этом этапе русские войска сумели отрезать осаждённых от помощи извне и не дали им пополнить запасы продовольствия. К тому же вышедшая из крепости кавалерия, числом в две тысячи пятьсот всадником, предпринявшая попытку прорваться в Эрзерум на соединение с пребывающими турецкими войсками, была уничтожена. К дальнейшим активным действиям Н.Н. Муравьёва подтолкнуло сообщение о падении Севастополя. Теперь противник, при поддержке соединённого флота Британии и Франции, воспрянул духом. Вот почему на 17 сентября 1855 г. Н.Н. Муравьёв назначил штурм. В течении всего дня, под непрекращающемся огнём противника, колонны русских войск шли на стены Карса. Не описывая бой в целом, скажу, что несмотря на захват доминирующих высот и взятие штыковой атакой ряда крепостных бастионов, войскам всё же пришлось отступить. Осада продолжилась…

Наступила глухая осень. В осаждённом Карсе на топливо были вырублены все деревья и кустарники. Каждый день из крепости сбегали по 100-150 дезертиров. Самыми стойкими защитниками оставались поляки и венгры, подавшиеся в Турцию после разгрома революций 1830 и 1848 гг. Многие из них приняли мусульманскую веру и сменили христианские имена. Борьба с русскими войсками стала для них делом всей оставшейся жизни. Н.Н. Муравьёв рассудил мудро: дни крепости сочтены и несмотря на протесты фанатиков из числа поляков и венгров, её гарнизон вот-вот должен сдаться. В скором времени к такому неутешительному для себя выводу пришёл и английский советник Вильямс. 15 ноября он прибыл в расположение ставки Н.Н. Муравьёва и просил принять капитуляцию Карса, которая была назначена на 16 ноября. Турецкие войска в составе 16 тысяч человек под дулами русских пушек («Восток дело тонкое!») выстроились за рекой Карс-чай и сложили двенадцать полковых знамён. По случаю капитуляции карского гарнизона генерал Муравьёв отдал следующий приказ: «Поздравляю вас, сотрудники мои. Как наместник Царский, благодарю вас. Кровью вашею и трудами повержены к стопам Государя Императора твердыни Малой Азии. Русский флаг развевается на стенах Карса, в нём является торжество Креста Спасителя. Исчезла, как прах, вся 30-тысячная Анатолийская армия. В плену главнокомандующий её со всеми пашами (всего 8 пашей), офицерами и английским генералом, управляющим обороной, со своим штабом. Тысячи пленных турок отправляются на родину нашу (пленные отправлялись в Россию – А.О.) свидетельствовать о подвигах ваших. Не сочтены ещё приобретённые наши большие запасы оружия и казённого имущества, оставшиеся в Карсе; но, кроме отбитых вами в течение кампании орудий и знамён, ещё 130 орудий обогатят арсеналы наши. Множество знамён украсят святые соборы России, на память постоянных доблестей ваших».

За одержанную победу полководцу было присвоено почётное именование Н.Н. Муравьёв-Карский. Так уроженец лужской земли стал в один ряд с Г.А. Потёмкиным-Таврическим, П.А. Румянцевым-Задунайским, А.В. Суворовым-Рымникским и другими выдающимися военными деятелями России.

Взятие русскими войсками турецкой крепости Карс отрезвило «горячие головы» в правительствах Англии и Франции. Как известно, итоги Крымской войны были подведены во время переговоров в Париже. За столом этих переговоров крепость Карс была обменена на морскую крепость Севастополь. Вот как писал один из участников Парижского конгресса: «Против неудач наших в Крыму и на Дунае одни только трёхлетние победы и успехи войск в Азиатской Турции могли быть поставлены на весы на Парижском конгрессе, на котором так страдала вековая военная слава и народная гордость России. Все завоевания кавказских войск в несколько десятков раз превосходившие занятое союзниками пространство в окрестностях Севастополя и Кинбурна, были той ценой, которую России пришлось заплатить за возвращение Севастополя».

Что же касается героя этого повествования, то в 1856 г. он навсегда простился с Кавказом, выйдя в отставку и переехав в своё имение Скорняково, расположенное недалеко от города Задонска (ныне районный центр в Липецкой области). Здесь, в Задонске, рядом с Владимирским собором Задонского Рождество-Богородицкого монастыря возвышается монолитный надгробный памятник из серого финляндского гранита с краткой надписью:

«Николай Николаевич Муравьёв.

Начал военное поприще Отечественной войной 1812 года,

кончил Восточной 1856 года под Карсом».

Лучше всего, на мой взгляд, сказал о личности Н.Н. Муравьёва один из офицеров, сражавшийся в частях Кавказского корпуса: «Его имя светлыми чертами отмечено в летописях России. Служить на пользу Отечества личным трудом многие десятки лет с такой любовью и самоотвержением едва ли всякий может!»

А.И. Обухов,

член-корреспондент Петровской

академии наук и искусств (СПб)

Наверх

На оглавление