Администрация Лужского муниципального района

К 61-й годовщине Великой Победы

Статья опубликована
по материалам и с разрешения
газеты "Лужская Правда"

Автор: Анатолий Лосев

Казалось бы, о героической борьбе лужских партизан и подпольщиков в годы Великой Отечественной войны давно все известно: имена героев занесены в историю края, их фотографии занимают почетное место в музеях, об их подвигах писалось в газетах и книгах. Но, оказывается, и спустя 61 год после Великой Победы есть еще в Луге человек, который в годы вражеской оккупации вел тайную борьбу с захватчиками - собирал для советской разведки сведения о немецкой армии. Это Владимир Павлович Мотыльков. Он не считает, что совершал что-то особенное, его фронт был незримым. Он приближал нашу Победу как мог.

"Дана настоящая т.т. Мотылькову Павлу Васильевичу рождения 1885 г., Мотылькову Владимиру Павловичу рождения 1921 г. и Мотыльковой Ядвиге Игнатьевне рождения 1895 г. в том, что они действительно работали по заданию в тылу врага гор. Луги для Ленинградского штаба партизанского движения с 15 октября 1943 года по 1 февраля 1944 года и превосходно справились с порученной им работой, как-то:
1. Предоставили полный и подробный план всей обороны г. Луги.
2. Регулярно сообщали о движении автотранспорта и поездов по дорогам < ... > а также информировали о внутреннем положении и движении войск, за что представлены к правительственной награде - медали "За оборону Ленинграда".
Командир разведывательного агентурного отряда."
И размашистая подпись Шерстнева.

Документальный рассказ

Непокоренные

"Молодым везде у нас дорога…"

Учительница развернула классный журнал.
- Мотыльков, к доске. Schrieb datum.
- Heute ist der 24. Februar 1941, - старательно выводил Володя мелом и думал: "Ну зачем нужен мне этот немецкий язык, все равно никогда не понадобится".
Ни он, ни его сверстники не могли и предположить тогда, что ровно через полгода на улицах Луги будет звучать немецкая речь оккупантов.
Володя учился в десятом классе вечерней школы (она находилась в двухэтажном здании у реки на улице Новгородской - ныне Т. Петровой), а днем работал бухгалтером на конфетно-кондитерской фабрике артели "Лужпищепром". Первое время цех фабрики располагался в подвале дома № 59 по пр. Кирова. На верхнем этаже этого дома жила семья Мотыльковых: Володя с отцом Павлом Васильевичем и матерью Ядвигой Игнатьевной. Теперь это дом № 55 (там магазин "Вещь").

Учеба в школе и работа давались Володе без особых усилий. Парень он был толковый, усидчивый и дотошный во всех бухгалтерских тонкостях. Это позволило ему в короткий срок пройти служебную лестницу от счетовода до главного бухгалтера. Бывало, придут в бухгалтерию ответственные и полуответственные работники с документами к заместителю главбуха и прямехонько к сидящим за столами со счетами и арифмометрами женщинам. А те кивнут многозначительно в сторону паренька - там, мол, наш "зам". Посетитель удивлен: "Как, такой юный?"
Владимир стал заместителем главного бухгалтера, когда ему шел лишь девятнадцатый год. У него была уже неплохая зарплата - 450 рублей в месяц да плюс премиальные за квартальные отчеты. Это немало, если учесть, что хлеб стоил в ту пору от 95 копеек до 1 рубля 10 копеек, а самая хорошая белая и пышная горчичная булка - 3 рубля за килограмм. Сахар стоил 90 копеек за килограмм, масло - 16-18 рублей.
В артели Владимир познакомился с молодой энергичной работницей Антониной Петровой, она была на три года старше его. Тосе очень не нравилось, что Мотыльков не проявляет активности в общественных делах.
- Почему до сих пор не в комсомоле? - строго спросила она.
Володя замялся, забормотал что-то о своей занятости. Не мог же он сказать ей, что не любит собрания, всевозможные общественные нагрузки, что взносы платить не хочется.
- Пиши за явление о приеме в комсомол, - сказала Тося как об уже решенном вопросе. - Я поддержку тебя.
Не знал в ту пору Володя, что молодая нормировщица артели "Лужпищепром" комсомольская активистка Антонина Петрова станет вскоре партизанской разведчицей и погибнет в отряде Полейко 4 декабря 1941 года в неравном бою с карателями. Посмертно ей будет присвоено звание Героя Советского Союза. Ее именем назовут одну из улиц города.

Оккупанты пришли

Медленно, гремучей змеей вползала война в Лугу. Она заявляла о себе глухой артиллерийской канонадой, бесчисленными потоками беженцев, заполнивших весь город, тревожными слухами. 10 июля над Лугой впервые появились чужие самолеты с крестами на крыльях. Город сотрясался в грохоте взрывов. Основной удар бомбардировщики нанесли по железнодорожной станции, где стоял воинский эшелон с ранеными солдатами. Несколько бомб упали в районе хлебозавода, сада "Спартак", у привокзальной площади и в центре города.
Жители покидали Лугу. С собой брали только крайне необходимое, остальное прятали, закапывали во дворах и огородах. Не думали люди тогда, что их тайники и дома будут разграблены оставшимися ждать оккупантов соседями. Алчные оборотистые людишки, воспользовавшись неразберихой отступления, грабили брошенные жилища, склады и магазины. Позже, при "новом порядке", они развернут торговлю краденым, откроют свои лавочки.
Владимир, его отец Павел Васильевич и мать Ядвига Игнатьевна уходили из города одними из последних. Страшной, как склеп, выглядела обезлюдевшая Луга. Проходя через мост у деревни Жельцы, охраняемый красноармейцами, Владимир обратил внимание на разложенные по нему желтые брикеты толовых шашек. Мать удивилась, подумала, что это мыло. В Долговке узнали, что дорога на Ленинград уже перерезана немцами. Ночевали в каком-то сарае вместе с другими беженцами. Шедшие издалека разбрелись по деревням, лужане, переждав день-два, повернули назад.
По шоссейной дороге сплошным потоком двигались в сторону Ленинграда немецкие войска: машины, машины, машины, а в них солдаты, гогочущие, веселые. Как на прогулке, играют на губных гармошках, крутят на патефонах пластинки популярных русских песен. Это казалось Володе каким-то страшным бредовым сном. Ведь еще так недавно все были уверены в несокрушимой мощи "непобедимой и легендарной" Красной Армии. Где же она теперь? Ну хотя бы один наш самолет появился над этой наглой ордой, двигавшейся безнаказанно по чужой земле. "Ну хоть бы один самолет!" - думал Володя с болью в душе. Он представил, как разметали бы сейчас в пух и прах наши бомбардировщики скопившиеся на дороге автомашины с вражескими солдатами…
Из забытья вырвал окрик с машины:
- Russische Schweibande!
И смех. Под ноги полетела пустая банка из-под консервов.
На окраине Луги Мотыльковых остановили немецкие солдаты.
- Halt! Mütze ab! - рявкнул рослый детина с автоматом на шее.
Видя, что русские не понимают его, сорвал с головы Володи шапку. Отец снял свою.
Немец вяло махнул рукой:
- Weg! - мол, можете убираться.
И снова немецкое: "Стой! Шапку долой!"
- Военных ищут, - догадался отец, - окруженцев, дезертиров, переодетых в гражданское.
Среди беженцев шел пожилой мужчина в старой советской гимнастерке. Он давно отслужил свое, а может быть, выменял гимнастерку у красноармейцев. Немцы оторвали его от плачущей женщины и детей и увели под конвоем.
Луга встретила Мотыльковых дымом пожарищ. Прежде чем войти в оставленный нашими войсками 23 августа город, немцы пробомбили его. Сильно пострадали дома на проспекте Володарского. Полностью было разрушено старинное трехэтажное здание, где помещались школа, кинотеатр "КИМ", аптека. Превращены в развалины и пожарища другие дома. В ночь на 24 августа 1941 года Луга горела, а с рассветом в город с восточной стороны вошли передовые отряды немцев.

"Новый порядок"

В Луге хозяйничали оккупанты. На окраинах города устанавливали шлагбаумы, улицы опутывали проволочными заграждениями - "колючками". Шлагбаумы с дежурными будками для солдат, переносными "колючками" и огневыми пулеметными точками появились на мостах Киевского шоссе через речки Наплотинка и Обла, у школы на проспекте Комсомола и на Большой Заречной близ перекрестка с проспектом. Центр заречной части города с сохранившимися добротными домами усиленно охранялся, там квартировали немецкие офицеры. Обходить шлагбаумы стороной запрещалось. В любого, кто делал такую попытку, немцы стреляли без предупреждений. Стреляли и в тех, кто появлялся на улицах во время комендантского часа - с семи вечера до восьми утра.
По городу были расклеены объявления для населения. Все жители обязаны были зарегистрироваться в городской управе. За неявку расстрел. В лучших домах разместились немецкие учреждения, жильцов выгоняли на улицу. Военная комендатура систематически проводила проверки документов, облавы, регистрации и перерегистрации населения. Под страхом смерти жителям запрещалось принимать у себя в доме посторонних людей. В случае обнаружения оккупантами человека без регистрации аресту подвергалась вся семья, приютившая его, а также все, кто знал об этом, но не донес германским властям. Многочисленные приказы и объявления грозили расстрелом за хранение оружия и листовок, за связь с подпольщиками и партизанами или за подозрения в таких связях, за укрывательство коммунистов, евреев, цыган.

Вечером, когда зажгли керосиновую лампу и сели всей семьей ужинать, отец, глядя куда-то в угол, хмуро сказал:
- Надо тебе идти в управу, Володя. Порядки у них нешуточные. Они за неповиновение даже солдат своих расстреливают, а нас и вовсе за людей не считают. Так вот... Да и выживать как-то надо. Сегодня мать выменяла на рынке немного муки да картошки.
А завтра, глядишь, и менять нечего будет. Осели они здесь, как видно, надолго. Даже все улицы переименовали. Теперь Кировский проспект у них Петербургштрассе, Володарский - Плескауштрассе - Псковская улица, значит. А Урицкий - то ли Школьная, то ли Кафедеральштрассе. Черт их разберет! Будто в чужой город попали. Сегодня видел, как на углу Кировского и Базарного, напротив почты, виселицу сколачивают.
- Господи! - всплеснула руками мать. - А сколько наших пленных солдатиков пригнали! Тыщи, наверно. И всех на стадион за реку. Стадион колючей проволокой обнесли, вышку поставили с пулеметом. А солдатики-то раненые, голодные. Стон через речку слышен.
В наступившей тишине слышно было лишь монотонное тиканье часов. Стоящая на столе лампа отбрасывала на стены зыбкие тени. И Владимиру с грустью подумалось: "Неужели это все, что осталось теперь от жизни: время и тени..."
За окном заревела мотором машина, сверкнула яркими фарами по окнам, растворив на миг тени. И вновь тишина, оглушающая рассудок и чувства.
- Завтра же ступай в управу, - сказал отец.

Post 425

В управе русский чиновник неспешно пролистал паспорт Владимира, въедливо вглядываясь в каждую страничку, потом с плутоватым прищуром из-под белесых ресниц молча разглядывал лицо сидящего перед ним парня. Он упивался свалившейся на него властью. А Володя, выдержав наглый взгляд, силился вспомнить, где он мог прежде видеть этого типа. Повылазили, как клопы среди ночи.
- Почему вы раньше не явились на регистрацию? - спросил наконец чиновник.
- Я был болен, - соврал Владимир.
- Плохо, молодой человек, очень плохо. Сожалею, но я вынужден передать вас в гестапо.
У Володи словно оборвалось что внутри. Проглотив застрявший в горле комок, повторил дрогнувшим голосом:
- Но я болел...
Чиновник был удовлетворен произведенным эффектом, заявил снисходительно:
- Ладно уж. Надеюсь, вы будете лояльным к германским властям юношей.
И протянул ему бумагу:
- Вот вам направление на биржу труда. Не забывайте, кому обязаны жизнью. Я умею ценить благодарных.

Такая же участь ждала и двух других симпатичных девчат.
- Повезло девкам, - хихикнул чиновник биржи Алексеев. Молодой парень, почти ровесник Владимира, он с первых дней оккупации охотно пошел служить к немцам. - Теперь они будут сыты и спать в теплых постельках - офицеры взяли их к себе на работу. А этих... - он кивнул в сторону оставшихся девушек, - кого на кухни, кого в прачки.
И подавая Владимиру его "Arbeitspass", сказал:
- Тебе повезло. Тебя, как грамотного человека, направят на почту, будешь посылки сортировать. Там, кстати, отец мой работает.
Немецкая почта № 425 находилась на пр. Урицкого в здании третьей школы, выстроенном в 1936 году (теперь это школа № 4). Там же был и немецкий радиоузел, транслировавший в дома горожан передачи на русском языке.
Отец Алексеева работал до войны бухгалтером на хлебозаводе и очень не ладил с главбухом Макеевым. Макеева в начале войны призвали в армию, и вскоре он попал в плен. Случайно Алексеев узнал его среди работавших в городе военнопленных и донес в эстонскую полицию, что тот, якобы, не красноармеец, а партизан, внедренный с каким-то заданием в город.
Эстонская полиция входила в структуру службы безопасности СД. Она размещалась в старинном здании на пр. Кирова напротив Базарной площади (теперь там детская музыкальная школа). Полицаи носили френчи табачного цвета, хорошо говорили по-русски. В руководстве СД были немцы: начальник полиции Брюкнер, унтерштурмфюрер Бютнер, фельдфебели Потерс, Рыбинзон, Фридрихсон - он же и переводчик. Из эстонцев - следователь и начальник комендатуры Георгий Клявин, офицер Сакс-Санс, следователи Кариус, Самрэ. Штатным палачом аппарата СД был тридцатилетний Владимир Кильк, переводчиком на допросах - Макс Лео. А также эстонцы Ленемяги Рейн, Владимир Лийв, Владимир Хивистик. Вахтером тюрьмы был Вейберг. Служили там и русские - Борис Степанов и вербовщик Борис Зайкин, обоим в ту пору было по 30-35 лет. В эстонской полиции над людьми издевались особенно изощренно, страшней, чем в немецком гестапо. Крики и стоны истязаемых доносились на улицу сквозь окна. Арестанты признавались под пытками даже в том, чего и не совершали, и живыми оттуда уже не выходили. На это и рассчитывал Алексеев.
Забегая вперед, скажем, что после освобождения Луги Мотыльков разыскал Алексеева-старшего и сдал его в СМЕРШ.
Среди работавших на почте парней Владимир ближе других сошелся с Костей Кутько, Васей Буровым и Александром Борисовым. С последним его сведет еще судьба осенью 1943 года, когда понадобится надежный человек. А сейчас парни сортировали немецкие посылки. За работу платили пфенингами из дюраля, на которые ничего нельзя было купить.
Посылки приходили из Пскова. Их сортировали по партиям: "Сиверская", "Гатчина", "Тосно". Такие же надписи были и на железнодорожных вагонах, куда грузили рассортированные посылки. По адресам можно было судить о расположении линии фронта.
Коробки с посылками были у немцев не фанерные, как у нас, а картонные. Пользуясь этим, парни, работавшие на их сортировке, нередко выуживали из них шоколад, печенье, сигареты. В адрес начальника почты шли нарекания. Он ежемесячно вывешивал на видных местах приказы, что уличенные в кражах будут расстреляны. Работники подписывались под этими приказами, но кражи из посылок продолжались. Однажды немцам удалось поймать на этом деле одного паренька, Василием его звали. Парня повели на расстрел, но по дороге ему удалось бежать. Вдогонку ему стреляли. На память о том случае осталось у Васи простреленное ухо. Печальней была судьбадевушки, которая вынимала из немецких писем вложенные в них сигареты, чтобы менять на продукты. Девушку расстреляли.

Горький хлеб

После того как Владимира выгнали с почты, его рабочий паспорт был передан оттуда на биржу труда. И уже через день к нему пришел чиновник биржи Алексеев, спросил строго:
- Почему не являешься в управление труда? Чтоб завтра же был!
И, оглядев убогую обстановку квартиры, добавил:
- А хочешь, я тебя в полицию устрою? Будешь получать паек и хорошие марки. Мне Игорь Решетников знаком, сын городского головы. Он там в отряде по борьбе с партизанами не последний человек. Я даже самого командира отряда Мартыновского знаю, могу словечко замолвить.
Владимир усмехнулся в ответ:
- Сам-то чего не идешь?
Алексеев хитровато улыбнулся:
- Я еще жить хочу.
Игоря Решетникова Володя не знал, но с Мартыновским был знаком еще с довоенной поры - учился вместе с ним в вечерней школе. Это был парень с дерзкими уголовными замашками и вроде как не в себе. Ему ничего не стоило избить любого до полусмерти, взломать озорства ради торговый ларек или украсть что плохо лежит. Он был авторитетом в приблатненном мире, теперь же командовал бандой в полтора-два десятка местных карателей. За какую-то облаву на партизан немцы наградили его медалью.
Павел Васильевич, работая в сельхозкомендатуре, выхлопотал там место заведующего складом и для сына. Володя стал получать за службу 350 рублей в месяц, мог купить на них три с половиной буханки хлеба.
При немцах были в обращении как советские деньги - рубли и копейки, так и оккупационные марки и пфенинги. Рейхсмарки, имевшие хождение в Германии, немецким военнослужащим на оккупационных территориях употреблять запрещалось. Продукты лужане покупали как на рынке, так и в магазине городской управы.
Хлеб был разный. Для местного населения он выпекался из смеси мелко размолотых опилок с мукой, весил 750-800 граммов и был горьким на вкус, для немцев - из настоящей муки. Был еще немецкий хлеб из "НЗ" выпечки 1933-34 годов. Эти буханки с очень крепкими корочками обертывались в три слоя влагонепроницаемой бумаги. Но если такой хлеб разогреть, он был как свежий.
Пекарня городской управы размещалась в подвале углового дома на пересечении пр. Урицкого и ул. Дзержинского (со стороны железной дороги). Хлебный магазин был в угловом доме на пересечении пр. Кирова и Базарного переулка, где и до войны был продовольственный магазин пищетреста. Для русских вход в магазин был с улицы, для немцев - со стороны двора. Двор охранялся. В немецкой части магазина торговали хозяйственными товарами. Другой магазин был в старом кирпичном здании напротив Базарной площади. Он просуществовал вплоть до шестидесятых годов.
В городе были и три частных комиссионных магазина: один на углу проспекта Кирова и нынешнего переулка Толмачева (пр. Кирова, 65); магазин Ефремова находился на той же стороне у перекрестка пр. Кирова и Новгородской улицы (пр. Кирова, 61, напротив памятника Кирову); третий, принадлежащий городской управе, разместился в старинном двухэтажном доме напротив Базарной площади, в нем был до войны магазин "Торгсин". Теперь там здание администрации. Управляющим тем магазином был некий господин Лазарев.
Но основным местом купли-продажи, а чаще обмена вещей и продуктов оставался для населения рынок.
Для русских в городе имелась больница, она помещалась в кирпичном двухэтажном здании на пересечении Болотной улицы и пр. Урицкого. Там была до войны Михайловская инфекционная больница. Русская амбулатория находилась на проспекте Володарского в старом деревянном доме (правее нынешнего детсада № 2). Дом этот не сохранился.
Работала городская начальная школа. Она находилась у пересечения пр. Кирова с нынешней улицей Петра Баранова. Там, к примеру, учила детей географии не успевшая эвакуироваться из города известная в Луге учительница Варвара Федоровна Заболоцкая, которую школьники довоенной поры за полноту называли "глобусом", но очень любили ее уроки. Учителем физкультуры был М.В. Блюм.
Имелся в оккупированной Луге и так называемый "русский театр". Он находился в здании Екатерининской церкви, где в тридцатых годах был клуб промкооперации. Чаще там немцы демонстрировали кино. Несколько раз выступал в нем знаменитый до войны тенор Мариинского театра Николай Печковский. Печковский гастролировал со своими концертами по Германии, спился, потерял вместе с совестью голос и был забыт оккупантами за ненадобностью.
Геббельсовские отделы пропаганды имелись в каждом оккупированном городе. В Луге такой отдел размещался в старинном двухэтажном здании на Петербургштрассе (пр. Кирова, 50, там ныне Сбербанк). В окне фасада здания красовалась книга Гитлера "Mein Kampf". Отсюда распространялась немецкая газета на русском языке "За Родину!", многочисленные фашистские листовки и плакаты. По улицам города разъезжала машина с громкоговорителем. Агитаторы на ломаном русском языке призывали население вступать в "Русскую освободительную армию" Власова, кричали о своих победах на фронтах, о ликвидации партизан и тому подобное. Служащие отдела пропаганды имели и свою отдельную столовую в городе. Она находилась там, где много лет после войны работала городская пирожковая (пер. Связи).

Особоуполномоченный Гитлера

К дому отдела пропаганды (Кирова, 50) слева от фасада вплотную примыкало здание склада строительного отдела городской управы, там до войны было похоронное бюро, гробы делали. За ним в помещениях бывших складов сельхозснаба разместились склады сельскохозяйственной комендатуры, где Владимир Мотыльков получил должность заведующего складом. На склад привозили сельскохозяйственную технику - плуги, сеялки, косилки и разнообразный мелкий инвентарь для обработки земли. Все это предназначалось для выдачи сельским старостам. Германскую армию надо было кормить урожаями с покоренных земель.
В сельхозкомендатуре работали несколько русских служащих, среди них лужанки Маслова и Чернышова. Переводчицей комендатуры была Долинская. Немецкие офицеры-тыловики Мошталь, Веценборг, Буда, Срока, Чахи носили серебряные канаты на погонах. Возглавлял комендатуру однофамилец шефа гестапо рейха Мюллер. Он носил белую повязку на рукаве с надписью "Müller". В его сфере влияния были Лужский, Оредежский и Батецкий районы.
Среди офицеров комендатуры выделялся зондерфюрер Карл Нэллис, особоуполномоченный Гитлера, как он сам себя называл. Нэллис был вспыльчив, как порох, и непредсказуем в поступках, его боялись все офицеры комендатуры, в его дела не вмешивался даже сам Мюллер. Зондерфюрер хорошо говорил по-русски, но слегка заикался. Он отгородил себе в рабочем кабинете жилой угол, ходил по комендатуре в тапочках и без френча, чего не позволялось никому из офицеров. Нэллис мог ночами напролет просиживать в кабинете с документами и логарифмической линейкой, оставляя на утро уборщице под столом груду пустых банок и бутылок из-под пива и шнапса. Он высчитывал и записывал, сколько в какой деревне крестьяне должны были сдать германским властям налогов - ржи, пшеницы, овса, яиц, кур, свиней и коров. Подчеркивая особенность своего положения, он не раз выговаривал Мюллеру: "Зачем тут столько дармоедов держать, когда я один справляюсь со всем. На фронт их!"

Все, что Нэллис брал себе на заметку, он записывал в толстую записную книжку. К концу оккупации среди прочих записей в книжице появилась и пометка на немецком языке "Мотылькова повесить".
Забегая вперед, скажем, что эта книжка попала в феврале 1944 года к контрразведчикам СМЕРШа и сыграла определенную роль в судьбе Владимира Мотылькова.
Позднее, в пятидесятые годы, судьба вновь косвенно сведет Владимира Павловича с Нэллисом. Его вызовут в КГБ. Начальник Лужского отделения госбезопасности Матвеев разложил тогда перед ним три фотографии мужчин и спросил, нет ли среди них знакомого Мотылькову лица. Владимир Павлович указал на одну из фотографий:
- Это Карл Нэллис.

На казни немцы сгоняли жителей - тех, кто подвертывался им под руку. Вот подогнали грузовик с опущенными бортами, на него втолкнули троих парней, совсем мальчишек. Руки их связаны, на шеи повешены картонки с надписями "Партизан". Парни вели себя достойно. Они молча смотрели куда-то вдаль, как в будущее своей Родины, за которую умирали безвестными. Палачи накинули им на шеи петли. Раздалась команда:
- Abfaren!
Грузовик отъехал, тела закачались на веревках. В толпе охнули, закрестились. Один из русских полицаев подскочил к виселице, сдернул с мертвых штаны. Немецкий офицер с "лейкой" сделал несколько фотоснимков, стоящие рядом с ним немцы засмеялись.

Город-лагерь

На улицах оккупированной Луги часто можно было видеть колонны советских военнопленных. Их немцы гоняли на работы из лагерей. Вот бредет по проспекту Урицкого такая колонна в сопровождении автоматчиков с овчарками. Люди еле переступают от усталости. Их осунувшиеся от голода и непосильной работы лица покрывает серый слой пыли, пыль на грязных вылинявших гимнастерках и галифе. На ногах стоптанные армейские ботинки с подвязанными подметками.Товарищи поддерживают в колонне ослабших. Тех, кто упал, конвойные тут же пристреливают. Подходить близко к военнопленным и передавать им еду было запрещено, конвойные имели право стрелять в любого.
В Луге было два лагеря для военнопленных. "Stalag-320" - большой, со строгим режимом находился в заречной части города между рекой и подножием Лысой горы. Смертность в том лагере была огромная. Трупы узников ежедневно вывозили сами военнопленные - немцы берегли лошадей. Тела складывали на телегу, несколько пленных впрягались в нее и тащили по мощеной кирпичом 4-й Заречной улице до бывшего кирпичного завода. Там сваливали в ямы, слегка присыпали, чтобы и завтра сбросить на них другие тела.

Там людей сортировали: кого на расстрел, кого на работы, а кого в вагоны для отправки в Германию. В соседнем каменном доме, что ближе к церкви, размещалась немецкая полевая жандармерия - "Feldpolizei".
В одной из таких облав оказался и Владимир. Он попался на глаза жандарму с металлической бляхой и автоматом на шее, который конвоировал людей. Немец остановил Владимира.
- Halt! Ausweis!
Владимир протянул ему немецкий рабочий паспорт.
- Rusischpass! - потребовал немец советский паспорт.

Ему вспомнилось строгое лицо Тоси Петровой, ее упрек в неактивности. Владимир знал, что Тося погибла, слухи об этом невесть каким образом просочились в город.
Как-то заметил он протянутый по земле телефонный провод - связисты не успели его закопать. Обрубил. Немцы связь быстро восстановили, но тут же устроили облаву и обыски.

"Что делать? - думал Владимир. - И дальше только лишь созерцать?"

Катя Васильева и генерал Власов

2 мая 1943 года Луга запестрела фашистскими флагами, на улицах появилось много солдатских патрулей, полицейских. Около полудня на Плескауштрассе (пр. Володарского) к "русскому театру" (здание Екатерининской церкви) подъехало несколько легковых автомашин. По городу пронеслись слухи: "Приехал генерал Власов".
В зале бывшей церкви военная комендатура собрала всех прислужников оккупантов от городского головы Андреева до полицейских и старост. Что говорил им там генерал-иуда, Мотыльков не знал. Но он слышал его выступление позже, когда Власов в сопровождении двух немецких генералов и офицеров, охраняемый солдатами, прошел по Петербургштрассе (пр. Кирова) до площади бывшей артели "Химик", чтобы "пообщаться с народом".

Едва ли марионетка Власов, прикрывавший свою обыкновенную трусость идейными соображениями, не знал, что еще 16 июля 1941 года Адольф Гитлер заявлял: "Перед нами стоит задача разрезать территорию этого громадного пирога (СССР) так, как нам нужно, с тем чтобы суметь господствовать над ней, управлять ею, эксплуатировать ее".
Указом от 17 июля 1941 года наша страна была разделена на рейхскомиссариаты, генеральные округа, области и округа, районы (уезды). Гитлер заявлял, что слова "русский", "Россия" необходимо навсегда уничтожить, заменив их терминами "Московия" и "московское". От России предназначалось оставить лишь комиссариат "Московия", состоящий из семи генеральных комиссариатов в Москве, Туле, Горьком, Казани, Уфе, Свердловске и Кирове. Ряд областей с русским населением присоединялись к соседним комиссариатам. Так, к "Остланду" (Прибалтика), включенному в состав Третьего Рейха должны были отойти Смоленск, Новгород, Псков и наша Ленинградская область, к комиссариату "Украина" - Брянск, Курск, Воронеж, Краснодар, Ставрополь, Астрахань. Власову отводилась роль пропагандиста, а его ненадежным во фронтовых операциях частям РОА, созданным в середине 1943 года по инициативе немецких разведслужб и министерства пропаганды, - грязная карательная работа. 17 апреля 1943 года вышел приказ фельдмаршала Кейтеля для командующих группами армий, где говорилось, что "в виду неправомочных наглых высказываний военнопленного генерала Власова фюрер не желает слышать имени Власова ни при каких обстоятельствах, разве что в связи с операциями чисто пропагандистского характера, при которых может понадобиться имя Власова".
В толпе лужан, слушавших выступление генерала-изменника, невесть каким образом оказалась и девочка-подросток из деревни Колодно Катя Васильева. Она шла к своей тете, заметила на улице толпу людей и увязалась за ними. Она мало что видела из-за спин женщин да стариков, почти ничего не поняла из слов высокого человека в очках и, постояв малость, пошла обратно.
"Вовсе не наш это генерал, а немец переодетый, - думала Катя. - Разве может наш генерал быть за немцев?"
Ее тетя жила в угловом доме на проспекте Кирова. Дом тот был напротив памятника С.М. Кирову. Памятник оккупанты снесли и на его постаменте сделали надпись: "Arbeit bringt Segen" - работа приносит благодать. А всего лишь в нескольких метрах за постаментом находился лагерь для советских военнопленных, многие из которых гибли от непосильной работы и истощения. Тут же, на перекрестке, стоял пулемет.
В доме тети было много немецких солдат. Они настелили на пол солому, на ней и спали. Тетя говорила, что солдаты квартируют у нее нередко, одни уйдут, другие придут. Правда, немцы хозяйку не обижали, даже еду давали.
Катя несколько раз ходила из деревни в Лугу навещать тетю. И кто знает, быть может, встречала однажды на улицах города своего будущего мужа Владимира Мотылькова. В 2009 году у супругов Мотыльковых Владимира Павловича и Екатерины Ивановны бриллиантовая свадьба - 60 лет совместной жизни.

Они велели бабушке убираться из дома. Бабушка успела только схватить со стены икону, и солдаты подожгли дом. Сгорели все избы в деревне, остались лишь бани. В них люди и жили, когда вернулись.

"Иван Саблин"

В сельхозкомендатуру по делам службы приезжал агроном из Раптей Николай Иванович Орлов. Павел Васильевич знал его еще с довоенных времен и однажды пригласил к себе в дом. За чашкой чая собралась вся семья. Говорили, не таясь, о трудностях жизни, о репрессиях оккупантов. Зашел разговор о положении на фронтах. Об этом жители оккупированного города могли судить только по сообщениям немецкого радио и газет, издаваемых на русском языке.

Павел Васильевич придвинулся ближе к Орлову, пристально посмотрел ему в глаза:
- Николай Иванович, ты меня знаешь не первый год. Говори прямо, что надо делать?
Орлов отхлебнул, не спеша, чай из кружки, и тихо заговорил:
- Необходимы точные сведения о местах расположения всех немецких объектов в городе, особое внимание обратить на оборонительные укрепления - огневые точки, зенитные установки. Все это надо нанести на план города. А также фиксировать перемещения воинских частей и подразделений, их численность. Отмечать моральное состояние солдат. Брать на заметку имена всех предателей родины, провокаторов. И при этом строго соблюдать правила конспирации.
У Володи ёкнуло радостно сердце: "Наконец-то!"
Павел Васильевич взглянул на сына с женой. Ответил, чуть помедлив.
- Мы готовы.
- В таком случае, - сказал Орлов, - вам каждому необходимо дать клятвенные подписки о готовности выполнять все разведывательные задания Красной Армии. Дайте бумагу и ручку.
Владимир взял тетрадный листок, обмакнул перо в чернила.
- Пиши, - стал диктовать Орлов, - я, Мотыльков Владимир Павлович, с 13 октября 1943 года считаю себя завербованным советской разведкой и обязуюсь...»
Далее по пунктам следовал перечень разведывательной работы.
- Написал? К этому добавь: "За разглашение воинской тайны и предательство готов нести ответственность по законам военного времени". Теперь поставь дату и подпись. В скобках напиши: "Иван Саблин". Отныне это твоя подпольная кличка.
Потом Орлов потребовал написать на оборотной стороне краткую автобиографию.
Аналогичные подписки дали Павел Васильевич и Ядвига Игнатьевна.
- Со мной больше встречаться не будете, - сказал Орлов. - Связь станете держать через Ивана Андреевича Кононова. Знаете такого?
Павел Васильевич в первый миг растерялся. Он как агроном знал еще с довоенной поры многих в районе. Знал и Кононова. Для него было неприятной неожиданностью, что тот вдруг стал при немцах волостным старшиной, в его подчинении были старосты деревень Естомичи, Чеголи, Бор, Рапти.

"Источник" заработал

Приступая к сбору разведданных, Владимир начертил на бумаге план города, обозначив кварталы с улицами и переулками. В каждом квартале нужные строения отмечал цифрами, а территории кварталов буквами. Это надо было для зашифровки разведданных, удобно для наведения дальнейших справок и пояснений. В нужный момент по этим знакам можно было определить, где и какая воинская часть находится, откуда и куда переехала. И стали постепенно наноситься на план обозначения: ЖК - жилой квартал; ЖУК - жилой укрепленный квартал. Красными крестами запестрели на плане дома, где размещались оккупанты. Определенными знаками отмечались мосты, указывались огневые точки: пулеметные гнезда, дзоты, доты, зенитные установки, проволочные заграждения.
Чтобы нанести все это на план, необходимо было обойти город, увидеть все своими глазами, отмерить шагами. Цифры, которые трудно удержать в памяти даже натренированному в бухгалтерской работе уму, Владимир записывал на ладонях, ведь любой листочек бумаги мог привлечь чье-то внимание. Дома при свете керосиновой лампы Владимир обрабатывал сведения, наносил их на план города, писал пояснения к плану. Писать требовалось печатными буквами, чтобы в случае провала гестаповцам было труднее сличить почерк. Потом закапывал бумаги в подвале.
Два раза в неделю в дом Мотыльковых на правах старого знакомого наведывался волостной старшина Иван Андреевч Кононов. Он имел пропуск для проезда по деревням. Ядвига Игнатьевна зашивала ему в подкладку ватника разведданные. Вполне вероятно, что ни Кононов, ни Орлов не знали резидента, а сами являлись лишь цепочкой в звене его агентуры.

Первыми на плане города были отмечены все ранее известные Владимиру места расположения немецких оккупационных учреждений..
"Квартал 35, дом 4" - местная военная комендатура - "Orstkommandantur". Там же государственная кредитная касса - "Reichskreditkass" (Кирова, 69, сейчас ректорат КГУ). Здесь производились расчеты между германскими оккупационными органами и местными учреждениями и товаропроизводителями. На углу дома напротив церкви обозначил пулеметную точку. В доме, где теперь магазин "Ленвест", - немецкая банковская касса города Луги и районное управление.
Под кодом "Квартал 31, дом 1" отметил "гражданское городское управление" (городская управа); в "Квартале 41, дом 8" - эстонская полиция, дом 11 - технический склад, наверху немецкая кирха (здание к/т "Смена").
Так же, в зашифрованном виде, Владимиром были указаны на плане главный немецкий лазарет (бывшая Ленинская больница, а ныне корпуса лицея № 25), дома, занятые солдатами на территории воинской части КАПа, погрузочно-разгрузочная платформа, склады товарной железнодорожной станции, военно-продовольственные и другие склады.
Ряд ценных сведений получал Владимир от отца, черпавшего их из болтовни офицеров комендатуры. Чтобы освободить сына в дневное время от работы, Павел Васильевич часто брал на себя его обязанности кладовщика. Мать помогала Владимиру тем, что ходила с ним вместе по городу. Кто мог бы заподозрить парня, ведущего под руку свою ослабевшую мать?
И наносились на план города все новые и новые обозначения: воинская часть "ОT Stuzpunkt" (угол пр. Кирова и ул. Нарвской), воинская часть "ОТ - 12" (в начале Московской улицы), немецкая строительная часть "Bautrup" (детсад № 4 по пр. Кирова, 49). Территорию бензохранилища обозначил как квартал 6, дом 1 (севернее хлебокомбината). Сделал пометку: "Запасы горючего небольшие". Это Владимир установил после длительного наблюдения за складом.
У реки в начале Московской улицы была электростанция, рядом водонасосная. Они лягут на схему как квартал 21, дома 2, 3. Территория обнесена колючей проволокой, при входе пост с огневой точкой.
Квартал 5. Дома 2, 3, 4, 5, 6 (улица Нарвская) заняты под гестапо - "Geheimstaatspolizei".
Недалеко от старой городской тюрьмы в начале улицы Пески взял на заметку вышку с зенитным пулеметом, опоясанную колючей проволокой (по улице Красной артиллерии напротив второй школы).

Когда цель оправдывает средства

Господин Мотыльков, вас вызывает зондерфюрер Нэллис, - сообщила взволнованным голосом переводчица Мюллера Долинская.
Павел Васильевич вошел в кабинет Нэллиса. Представился, как положено.
Нэллис кивком головы указал на стул. Медленно, с расстановкой, точно подыскивая слова, произнес:
- Господин Мотыльков, я разговариваю с вами здесь, - он сделал акцент на слове "здесь", - потому что считал до сих пор вас человеком, лояльным великой Германии и фюреру.
Выждав паузу, он впился пристальным взглядом в лицо русского служащего. Павел Васильевич собрал всю волю, чтобы казаться спокойным.
Не прочтя на его лице волнений, Нэллис продолжил:
- К вам лично у меня нет нареканий, но они есть к вашему сыну. Почему он часто отсутствует на работе? Мы, немцы, любим порядок.
- Зубы его замучили, - ответил Павел Васильевич первое, что пришло на ум. - Чуть только простынет - вся челюсть болеть начинает. Жалко смотреть на парня.
В глазах Нэллиса сверкнул злой огонек.
- Если болен, должен идти к врачу. Нам нужны здоровые работники, - жестко сказал он. - Вы свободны. Пока что.
Павел Васильевич пересказал сыну разговор с Нэллисом.
- Это очень опасный человек. Он видит людей насквозь. Я думаю, он не поверил мне, - заключил Павел Васильевич.
- Теперь поверит, - сказал Владимир.
- Что ты надумал?
- Пойду зубы рвать.
- С ума сошел! - испугалась мать. - Здоровые зубы рвать!
- Я должен обходить город в дневное время. Ведь перед комендантским часом на улицах почти никого нет, - ответил Владимир. -Задание надо выполнить в срок.
Владимир завязал щеку платком и пошел к зубному врачу. На нечетной стороне Плескауштрассе близ пересечения с улицей Соломенской (Володарского - Победы) стоял небольшой дом с вывеской: "Зубной врач Кузьменко". Там занималась частной практикой старенькая, маленького росточка женщина. Она усадила Владимира в обшарпанное кресло ее молодости, поставила себе под ноги скамеечку, чтобы дотянуться до больного.
- Ну-с, какой зубик болит?
Владимир со страхом взглянул на разложенные на столике зубоврачебные инструменты, ткнул наугад пальцем в какой-то зуб.
- Да он у вас с виду здоровый, - сказала докторша. - А вот рядышком есть одна дырочка. Надо лечить.
- Вырвите мне его, - попросил Владимир, решив, что лучше потерять зубы, чем голову.
- Напрасно, молодой человек, напрасно, - бормотала Кузьменко, накладывая трясущимися руками щипцы на зуб. - Его еще можно было бы...
Она не договорила и стала тянуть с кряхтением зуб. Зуб не поддавался ее одряхлевшим рукам. У Владимира потемнело в глазах от боли. Тут скамеечка вывернулась из под ног старенькой докторши и она упала. От зуба остался острый обломок.
- Что ж, молодой человек, надо потерпеть, - утешала Кузьменко и вновь взялась за зуб.
Владимиру те минуты казались адовой вечностью.
"В гестапо тебе работать, старая ведьма", - думал Владимир, расплачиваясь с Кузьменко.
Так ему пришлось вырвать у старенькой врачихи в течение двух месяцев еще семь зубов. Кузьменко нужны были деньги, а Владимиру свободное время. Он ходил днем по городу с завязанной щекой. План обороны Луги пополнялся все новыми и новыми данными.
Огневые точки были отмечены им на углу улиц Пролетарской и Дзержинского (при немцах Лавочная и Гдовская). Станковый пулемет прикрывало кольцо из колючей проволоки. Колючая проволока опоясывала всю нынешнюю территорию центральной котельной и УПП. На плане Владимира это был квартал 50.

Под обозначенным на плане кварталом "1 ЖДБ" был указан железнодорожный бетонный мост через речку Наплотинку. Рядом с мостом огневая точка. Подходы прикрыты колючей проволокой.
Опоясаны колючей проволокой и подходы к шоссейному мосту через речку Наплотинку. Проезд перегораживает шлагбаум, переносные "рогатки". С правой стороны дороги метрах в ста от моста оборудована огневая точка, за ней здание бывшего шерстеваляльного завода. Завод не работает (ныне там корпус трикотажной фабрики). За мостом на правом пригорке дом с солдатами мостовой охраны.

Незримый фронт

Не все огневые точки с полосами укреплений можно было разведать в дневное время. Немало было таких мест, куда лужане близко не заходили, и появление там Владимира вызвало бы подозрения. Приходилось заниматься разведкой и во время комендантского часа. Мать всякий раз со страхом провожала сына, не зная, вернется он домой или нет, не спала всю ночь, чутко прислушиваясь к раздававшимся иногда в городе выстрелам. Немецкие патрули стреляли в любого человека, пытавшегося от них скрыться на улице во время комендантского часа. Солдаты многочисленных сторожевых постов стреляли во всех подозрительных, во тьму на звон пустых консервных банок, подвешенных на бесчисленные проволочные заграждения, опутавшие город.

Когда луна скрылась в облаках, какчасовойв будке, Владимир выбрался из укрытия. Темными переулками и огородами добрался до Новгородской улицы. Он уже знал здесь расположение постов с проволочными заграждениями и огневыми точками, местами пробиралсяползком, подлезал под колючую проволоку, лежал подолгу в укрытиях, выжидая, когда луна скроется или вынырнет из-за туч.
Проволочные заграждения в три ряда тянулись от электростанции между Загородной и Ленинградской улицами до Новгородской, верхом огибая низменный пустырь, спускавшийся к речке. В цепи заграждения отметил стоящую поперек проезда на Ленинградской улице крытую огневую точку. Пулеметные точки зафиксировал над склоном низины между Ленинградской улицей и нынешним переулком Яковлева. Недалеко от пересечения Новгородской с Екатерининской улицей (онашлапараллельно проспекту Кирова) пометил стоявший над низиной дзот.
В начале Новгородской у реки находилась водокачка, подававшая воду к железной дороге. Она легла на план как квартал 33, дом 2. У водокачки пост с огневой точкой. Отсюда тянулась вдоль берега реки до моста колючая проволока в два ряда с пятью огневыми точками, находящимися примерно на равном расстоянии друг от друга. Там, где переулок Толмачева упирается в речку, стоял дот.
Мост через реку Лугу и подходы к нему Владимир разведывал не один день (мост в те годы был в начале Базарного переулка, у тюрьмы). Для этого надо было проходить за реку и обратно, ничем не выдавая своего интереса к объекту. Слева от моста в городском садустоялакрытая огневая точка, вокруг нее ряд колючей проволоки. У моста пост охраны с будкой. Подходы оцеплены колючей проволокой, узкий проход загораживался в темное время суток переносной "колючкой". Зафиксировать это в памяти было несложно. Владимира очень интересовало другое: колодцы, вырытые под основаниями моста с обеих его сторон. Размеры колодцев примерно метр на метр. Их глубина достаточна для того, чтобы заложить туда мощный заряд взрывчатки. Ясно, что немцы подготовили мост к взрыву. Об этом Владимир и написал в своем донесении.
Нанес на схему и территории немецких складов: военно-продовольственные (теперь склады райпотребсоюза) и большие военно-хозяйственные "HFL". Это у железной дороги в конце улицы Пислегина - там до войны были склады "Союзплодовощи" и на территории бывшей довоенной сенобазы между улицей Пислегина и речкой Наплотинкой.
Заразведданными пришел, как всегда, Кононов. Пока мать зашивала сведения в подкладку ватника Ивана Андреевича, пили чай. Павел Васильевич обратил внимание на плохое настроение Кононова:
-Что-то неладно,Иван Андреевич?
Тот кивнул вместо ответа на самовар.
-А нет ли у вас чего-нибудь покрепче чая?
С некоторых пор за Кононовым стало замечаться его опасное в подпольной работе пристрастие к алкоголю.
-Нельзявамводочкой баловаться,Иван Андреевич, -сукоромзаметил Владимир.

Александр Борисов

Два года Луга жила под пятой оккупантов, два года не сотрясалась она от грохота взрывов, будто смирилась с судьбой. Но вот как-то осенней ночью 1943 года над городом послышался гул самолетов. Вспыхнули лучи немецких прожекторов и лихорадочно зашарили в ночном небе, забахали зенитныеорудия,ушли ввысь огненные цепочки трассирующих пуль зенитных пулеметов. И все потонуло в оглушительном грохоте разрывов авиабомб. Это был первый большой налет советской авиации на вражеские объекты в городе. С тех пор налеты наших самолетов на город не прекращались.
Когда Кононов пришел к Мотыльковым за новыми разведданными, первыми его словами были:
- Ну как, Владимир, доволен своей работой?
- Какой? - не понял тот.
-Бомбежкой.Вэтом полете есть и твоя заслуга. Покадолбанулипо вокзалу. То-то еще будет!
-Не только по вокзалу, - заметиламать.-Одна бомба чуть в наш дом не упала,разорваласьневдалеке через улицу.
Когда сели за стол, Кононов сказал:
- Есть сообщение: центр благодарит Ивана Саблина за хорошую работу. Теперь необходимо в сжатые сроки сделать такие же планы обороны зажелезнодорожной и заречной частей города. Кроме того, центр интересуют сведения о передвижении эшелонов по Варшавской железной дороге: количество, время их прохождения, сколько вагонов, цистерн, платформ, что в них перевозится. Все подробно. Постарайтесь привлечь к этой работе надежных людей.Нужнытакже сведения о передвижении немцев по Киевскому шоссе. А еще сообщите ваши наблюдения о моральном состоянии военнослужащих немецкой армии. Не забывайте собирать все приказы и распоряжения оккупационных властей.
Уходя, Кононов оставил Мотыльковым газету "Правда".
С налетом советской авиации на город немецкие карательные органы усилили репрессии среди населения: участились облавы и обыски в домах жителей, перепроверки всех русских, работающих с оккупационными властями.
ПавлаВасильевича дважды забирали с работы в гестапо, гестаповцы были корректны с ним: спрашивали о знакомых, в том числе и о волостном старшине Кононове,интересовались связями сына - где он бывает, с кем знаком.
Однажды днем в квартиру Мотыльковых пришли два офицера гестапо. Дома была одна Ядвига Игнатьевна. Она с трудом подавила в себе волнение. Ее пугала судьба сына и мужа: где они сейчас, что с ними? Неужели провал? Гестаповцы обошли квартиру, простукали стены, заглядывали во все ящики и шкафы, просмотрели книги, бумаги и, не найдя ничего подозрительного, ушли. Фашисты и предположить не могли, что в подвале дома служащих немецкой сельхозкомендатуры закопаны сведения для советскойразведки.

Закончив лужское педагогическое училище, он работал учителем в школе деревни Сяберо. В Лугу вновь перебрался с семьей года за три до войны. Отец Александра Василий Анисимович в 1917 году был председателем волостного исполкома, долго работал в Луге председателем земельного комитета. Потом, когда организовалась потребкооперация, работал там бухгалтером. Затем был назначен директором молокозавода. В 1937 году по наветам клеветников был арестован НКВД как "враг народа" и расстрелян. Теперь, в годину испытаний людей на прочность, сын "врага народа" боролся с фашистами, "освобождавшими Россию от большевистского ига".

Возмездие

Если в 1941-42 годах немецкие газеты и радиопередачи на русском языке в бравурных тонах и довольно правдиво восхваляли победы германского оружия, говорили о бесстрашии солдат фюрера, взахлеб перечисляли взятые города, то уже с 1943 года тон этих высказываний стал сдержанным и лживым. Скупо отмечалось выравнивание линии фронта, отход армий на заранее подготовленные позиции.
О том, что немцы под Ленинградом не планируют наступательных операций, свидетельствовали их передвижения по железной и шоссейной дорогам. Самая значительная переброска военной техники по Варшавской железной дороге была зарегистрирована Александром Борисовым 31 декабря 1943 года и 25 января 1944. 31 декабря в сторону Ленинграда прошло 14 эшелонов, переброшено 10 танков, 35 автомашин, более полусотни повозок. 25 января отмечена переброска 30 танков. Много шло закрытых вагонов, цистерн с горючим. Но уже к середине января, когда началось контрнаступление наших войск под Ленинградом, переброски военной техники к фронту не отмечалось. По железной дороге к Ленинграду шли в основном порожние вагоны и платформы. Обратно тянулись эшелоны с солдатами.

Участились налеты советской авиации. Самолеты бомбили город уже не только по ночам, но и днем.
26 января к вечеру по радио было передано распоряжение местной военной комендатуры, что служащие городской и районной управ и других оккупационных учреждений могут эвакуироваться железнодорожным транспортом. 27 января в 7.30 утра они должны явиться на привокзальную площадь, с собой разрешалось брать только носильные вещи. Приступила к срочной эвакуации и хозяйственная комендатура: со складов увозили плуги, сеялки и прочий сельхозинвентарь, грузили в фургоны папки с документами, ворохи бумаг, мебель. То тут, то там раздавался командный голос зондерфюрера Нэллиса. Особоуполномоченный фюрера был зол: за текущими делами он не успел провести "чистку" в штате русских служащих. Переводчица комендатуры Долинская никогда не питала дружеских чувств к Мотыльковым. Но в те февральские дни симпатии ее изменились, она разыскала Павла Васильевича и, озираясь по сторонам, зашептала:
- Срочно передайте сыну, чтобы скрылся. Нэллис грозится его повесить, он что-то знает. И вам лучше исчезнуть.
В ту же ночь, пользуясь неразберихой во время бомбардировки, Мотыльковы ушли из города, взяв с собой лишь теплые вещи и козу. Прошли селение Жемчужино, добрались до деревни Ведрово. Там в одном из крайних домов собралось уже несколько беженцев из Луги. Расположились на отдых. Но едва сомкнули глаза, как в дверь сильно застучали. Послышалась немецкая речь.
Владимир знал, что, попадись он сейчас немцам, его тут же расстреляют как партизана и выяснять ничего не будут. К сеням в избе была хозяйственная пристройка, где держали домашнюю живность. В углу пристройки было свалено сено, там же стояла коза Мотыльковых. Владимир бросился к кипе, стал зарываться в сено. Звякнул засов дверей, и в дом вломились немецкие солдаты. Осветили фонариком перепуганных людей.
- Wo sind hier Partisanen?
- Нихт партизан, - ответил отец.
Луч фонарика скользнул по разбросанному у кипы сену.
- Цыга это тут рыла, - поспешил успокоить немца отец, указывая на козу, - Цыга...
Один из немцев полез на чердак, двое пошли вокруг дома.
- Беги! - шепнул Володе отец.
Владимир через дверцу для выгула скотины выбрался на двор. У дороги заметил двух немцев, притаился. Рядом через ручей был спасительный лес. Один из немцев замахал кому-то рукой, и вскоре Владимир увидел, как к дому подходит человек тридцать солдат. Он слышал, как солдаты выгоняли людей из дома. А те двое, видимо, часовые, стояли на дороге, ёжась от ветра. Вот солдаты встали к нему спиной, долго чиркали зажигалкой, чтобы прикурить. Владимир кинулся в лес. Вслед ему прозвучала короткая автоматная очередь.
Добежал до деревни Корпово, поднял людей. Узнав, что в соседней деревне немцы, жители сразу же ушли к корповским пещерам. В Корпово Владимир узнал, что в соседней деревне Бельское стоят партизаны. Пришел в Бельское. У одного из домов увидел часового с винтовкой, спросил, где командир.
Часовой лениво взглянул на пришельца.
- Зачем он тебе?
- Немцы в Ведрово.
Часовой ввел Владимира в горницу. Там сидели за столом два партизана, по-видимому, командиры.
- Вот, товарищ командир, задержанный, - доложил часовой. - Говорит, что немцы в Ведрово.
- Какие еще немцы?! - сердито сказал один из них. - Нет там немцев! Это провокатор. Обыскать и расстрелять!
Тут подал голос другой партизан.
- Не спеши, расстрелять его мы всегда успеем. Надо проверить. Пошли-ка туда людей. А ты, - обратился он к Владимиру, - сиди покуда на лавке. И чтоб ни шагу отсюда!
Много всяких дум передумал Владимир, сидя в пустой горнице. Будущее теперь представлялось ему туманным. Подумалось: "А если немцы уйдут из Ведрово..."

После победы

В один из первых февральских дней после освобождения Луги в дом к Мотыльковым пришли невысокий худощавый человек и симпатичная молодая женщина. Мужчина спросил, будто утверждая:
- Вы Мотыльков Владимир. А вы его отец Павел Васильевич.
В умном, пронизывающем насквозь взгляде незнакомца читалась приветливость.
- Ну, здравствуйте, улыбнулся он. - Я Шерстнев Иван Кириллович, командир разведывательного агентурного отряда. А это, - он перевел взгляд на женщину, - моя помощница радистка Анна. - Это мне поступали ваши сведения. Все данные перепроверены, все точно, придраться не к чему.
И крепко пожал руку Владимира.
- Молодец, Иван Саблин.
И тут же добавил не то в шутку, не то всерьез:
- А если была бы какая неточность, то сам бы расстрелял.
Владимиру показалось в тот миг, что в глазах Шерстнева блеснул и погас беспощадный, как выстрел, огонек. Подумалось: "Этот бы расстрелял".
- А где же Ядвига Игнатьевна? - спросил Шерстнев.
- На рынок ушла.
- Поклон ей от меня.
Потом попросил бумагу и ручку:
- Справку выдам, что работали по моему заданию. А то с нашим СМЕРШем хлопот не оберетесь.
Написав документ, Шерстнев поблагодарил еще раз за разведывательную работу и добавил:
- Будете представлены к медалям "За оборону Ленинграда".

Как и предвидел Шерстнев, Владимира не раз вызывали в СМЕРШ. По иронии судьбы СМЕРШ обосновался в тех же домах на Нарвской, где раньше находилось гестапо. Армейских контрразведчиков интересовали люди, сотрудничавшие с фашистами, особенно те, на чьей совести были погубленные жизни советских людей. Работы у СМЕРШа хватало. Многие из фашистских прислужников меняли личины, выдавая себя за тайных борцов с оккупантами, за активистов нового колхозного строительства. В то же время на оккупированной территории активно работали по заданиям партийного подпольного центра, партизанских отрядов и агентурной разведки многие полицаи, старосты, волостные старшины, известные населению как прислужники фашистов. Бывшие власовцы, воевавшие впоследствии в партизанских отрядах, получали срок в исправительных лагерях, активные каратели - пулю.
В первые месяцы после освобождения Луги Владимир Павлович работал на 220-ом участке военно-строительных работ ВСУ Ленфронта, в детском приемнике-распределителе управления НКВД. Чекисты НКВД, как и в первые годы после Гражданской войны, занимались не только борьбой с внутренними врагами государства, но и детской беспризорностью. Приемник-распределитель размещался в нескольких деревянных домах у реки напротив нынешней второй школы. Туда собирали беспризорных детей, ставших в войну сиротами, вели поиск по стране оставшихся в живых их родных и близких. Начальником приемника-распределителя была капитан Провоторова. Дети содержались там в чистоте, были одеты, накормлены. И охранялись, чтобы привычка к вольной жизни не подтолкнула их податься в бега.
Позднее В.П. Мотыльков работал старшим бухгалтером на предприятии, громко именуемом Лужским рыбзаводом треста "Ленрыба". Туда рыболовные артели сдавали речную и озерную рыбу, там ее охлаждали, солили и отправляли в магазины. В то голодное послевоенное время каждый килограмм рыбы строго учитывался. Сначала предприятие помещалось в деревянном доме на углу Володарского и Порховской (ныне Победы), там, где теперь хозмаг. Затем его перевели в лесной массив за улицей Солецкой. Тот край был заселен семьями офицеров и назывался офицерской деревней.
Работал Владимир Павлович и в Ленинградской автоколонне 19-го треста. Гаражи автоколонны находились в послевоенные годы на пересечении нынешней улицы Яна Фабрициуса с Большой Заречной. Там было несколько пятитонных ЗИСов и один "студебеккер".
Позже В.П. Мотыльков заочно закончил с красным дипломом Гатчинское педагогическое училище и получил специальность учителя начальных классов. С 1957 года и до пенсии преподавал в спецшколе-интернате и был заведующим учебно-производственных мастерских.
В.П. Мотыльков награжден орденом Отечественной войны 2 степени.
А как же сложилась судьба других знакомых нам бойцов незримого фронта? Александра Борисова призвали в армию, он погиб на фронте. Был призван в армию и Николай Иванович Орлов, дальнейшая судьба его неизвестна. Иван Андреевич Кононов остался жить и работать в своей деревне. Иван Кириллович Шерстнев был назначен после войны директором Псковского льнокомбината. Он агитировал переехать к нему во Псков и Мотылькова с семьей, обещал предоставить работу и квартиру. Но Владимир Павлович не захотел покидать родной город.
Брат Владимира Павловича Александр Павлович служил после войны в Ленинградском отделении госбезопасности на Литейном, 4, работал в городе Сясьстрой, близ которого находился большой лагерь для пленных немецких офицеров. Там оберлейтенанты, гауптманы, штурмбанфюреры и прочие чины строили канал вокруг Ладожского озера. Владимир Павлович ездил навестить брата. Еще недавно эти покорители мира наводили страх на жителей оккупированных территорий, теперь же покорно трудились. Позднее Александр Павлович был переведен под Лугу в местечко "танковый городок". Там тоже был лагерь для немецких военнопленных, и бывшие солдаты фюрера работали на восстановлении нашего города после разрухи. Затем брат работал в горисполкоме, в воинской части, на ДОКе.
Сестра Владимира Павловича Вера Павловна жила в блокадном Ленинграде, служила в части МПВО. Она умерла в 85 лет.
Сегодня, вспоминая в подробностях свою разведывательную работу в оккупированной Луге, Владимир Павлович поражается, как он остался в живых. Это тогда, в молодости, ему ничего не было страшно. Острота восприятия пережитого пришла лишь теперь, в преклонные годы. "Дай Бог, - говорит он, - чтобы нога оккупанта никогда не ступала на нашу многострадальную землю".
Я благодарю Владимира Павловича Мотылькова за его воспоминания и предоставленные материалы. Благодарю и командира поискового отряда "Лужский рубеж" В.С. Шитца за консультации и фото из личного архива.

06.07.2006